Изгнание владыки (илл. Л. Смехова) - Страница 6

Наконец Комаров поднял разочарованное лицо. Он поправил наконечник трубки в ухе, плотнее прижал другой ее конец к отверстию трубы из установки для кондиционирования воздуха и сказал:

— О чем-то разговаривают… Так тихо, что ничего не удалось понять… В каком-то дальнем купе очень громко говорят, забивают… Разобрал только: «Николаев» да «аэродром».

Хинский задумался. Он взял со столика вечернюю поездную газету и, расположившись поудобнее в кресле, начал читать.

Сумерки сгущались.

— В Вознесенске будем в ноль тридцать? — не то спрашивая, не то утверждая, сказал Комаров.

— Да, Дмитрий Александрович.

— Так… Значит, на меридиане Николаева в одиннадцать часов тридцать минут…

Хинский потянулся к выключателю, тихо спросил:

— Свет не помешает?

В темноте угла, куда забился Комаров, он уловил смутное движение его головы.

Свет залил купе. Комаров с опущенными глазами неподвижно сидел у стены.

Молчание длилось долго. Жужжали моторы; колеса что-то быстро и неразборчиво бормотали под полом.

Наконец Комаров вздохнул и поднял глаза.

— Что нового в газете? — тихо спросил он.

— Программа зимнего сезона в Большом театре… Новая опера Харламова… Открытие профессора Курдюмова… Новый способ переливания крови… О!… Минутку… минутку…

Хинский быстро пробежал несколько строчек.

— Внезапно умер Вишняков… Помните? Дело об искажении георадиограмм на арктическом строительстве… Вот: «В доме предварительной изоляции при загадочных обстоятельствах…», говорится в сообщении.

У Комарова заблестели глаза.

— Подробностей нет? — спросил он.

— Нет… Вот только, что Вишнякова накануне осматривал врач и что он был совершенно здоров.

— Странно, — задумчиво произнес Комаров. — Внезапные смерти стали у нас редкими. Что бы там могло случиться?

После короткого молчания Хинский сказал:

— С линии Владивосток-Иокогама-Сан-Франциско сняты океанские электроходы «Карелия», «Днепр» и «Щорс», а с линии Ленинград-Лондон-Нью-Йорк — электроходы «Десна», «Полтава» и «Дон». Все переданы ВАРу для ускорения его морских перевозок…

— Да, там какие-то затруднения с перевозками, — заметил Комаров. — Еще перед отъездом из Москвы я слышал об этом. Какая-то путаница, неразбериха. При таком огромном, мощном флоте, какой имеется в их распоряжении… Можно подумать, что Катулин разучился вести большие дела…

Хинский перебил его:

— Большое дело… Это не то слово! Великое! Грандиозное! Я уж и не знаю, какой эпитет здесь подыскать… Второй год идет строительство, четвертый год оно волнует весь Советский Союз, весь мир, а я все не могу свыкнуться с ним, хладнокровно говорить о нем. Подумать только — переделать Арктику! Дух захватывает при одной мысли об этом! Нет, Лавров положительно гений! И ни разу мне не удалось побывать там…

— Все это верно, — медленно сказал Комаров, погруженный в свои мысли. — Боюсь только, не исполнится ли ваше желание раньше, чем вы думаете… не назревает ли и там для нас работа…

— Вы думаете? — живо спросил Хинский. — Почему?

— Слишком большие страсти разгорелись вокруг этого строительства. Слишком много мировых враждебных сил оно привело в движение.

Комаров помолчал и снова тихо заговорил:

— Мне не нравится это дело Вишнякова… И его странная смерть… И вся эта путаница в делах строительства. Это не похоже на Катулина.

На большом матовом экране над дверью вспыхнула зеленая надпись: «В вагон-ресторане ужин с 21 часа до 24 часов. Меню…» Следовал длинный список блюд, закусок и напитков.

Надпись продержалась на экране минуть пять, погасла, на ее месте вспыхнула новая: «В концертном вагон-зале с 22 часов телевизо-тонпередача: «Отелло» Шекспира со сцены Ленинградского Большого драматического театра. В ролях: Отелло — Беркутов, Дездемоны — Королева, Яго — Сикорский».

Комаров показал головой на дверь.

— Проследите, держите связь… — тихо сказал он.

Хинский отложил газету, встал, осмотрел себя в зеркале и, поправив галстук, вышел из купе.

В узком коридоре двое людей оживленно разговаривали, третий стоял у окна и смотрел в темноту на двигавшиеся по полю яркие огни. Очевидно, электрокомбайны спешно заканчивали уборку второго урожая пшеницы-скороспелки.

Хинский тоже стал у окна перед дверью соседнего купе.

Вскоре дверь отодвинулась, вышел широкоплечий, невысокого роста человек со светлыми, зачесанными назад волосами, с длинным бритым лицом и быстро закрыл купе за собой. Но за это короткое мгновение Хинский, оглянувшись, успел заметить в купе человека с черными усами. Он лежал на диване и читал газету. Пассажир, вышедший в коридор, быстро, но незаметно осмотрелся и спокойно направился к выходу из вагона.

Прильнув к окну и прикрыв рукой глаза от бокового света из коридора, Хинский, казалось, целиком ушел в наблюдение за ночной жизнью на поле.

Спустя минуту он последовал за неизвестным.

На герметически закрытых переходных площадках сильно покачивало, стук колес и гул моторов звучали ясней. Хинский быстро прошел два вагона, не выпуская из виду широкой спины незнакомца, одетого в светло-коричневый костюм.

Вагон-ресторан был ярко освещен, пестрел букетами цветов на столиках, сверкал белизной скатертей, стеклом и металлом столовых приборов. Сквозь хрустально чистое стекло внутренней входной двери среди нарядно одетых, оживленных людей Хинский увидел незнакомца, уже усаживающегося за столик.