Изгнание владыки (илл. Л. Смехова) - Страница 145

К оглавлению

145

Он перевернул тяжелое тело на спину, приложил ухо к груди, посмотрел на быстро синеющее лицо и, не поднимаясь с колен, глухо произнес:

— Мертв… Цианистый калий…

Майор медленно встал, не сводя глаз с лица самоубийцы, и глубоко вздохнул.

— Сержант Басов, поднимите с Афониным тело, перенесите на диван. Вызовите врача. Потом продолжайте обыск. У тела пусть остается Афонин…

Со стесненным сердцем майор вернулся к столу и продолжал работу. С трудом вникал в смысл бумаг. Мысль беспокойно уносилась к капитану Светлову, к Хинскому, к лейтенанту Ганичу. Такая неудача… Может быть, с жизнью Гоберти оборвались какие-то нити — важное, необходимое, чтобы выяснить дело во всех подробностях, до конца… Не случится ли то же и у других? У Акимова — Хинский… Он горяч, порывист, мои Хинский… Эх, не надо было давать ему Акимова!… Именно потому, что он добивался, просил этого. Как будто у него с ним какие то особые, личные счеты… Не из за «мальчишки» ли? Из за «щенка»? Скорее кончить здесь с обыском… Может быть, еще можно поспеть туда, к Акимову. Да, так и надо сделать.

Внимание майора обострилось, зоркие глаза успевали следить за всем.

— Скорее, скорее, товарищи, — торопил он других. — Внимательнее и скорее.

Приехал врач, констатировал мгновенную смерть Гоберти, составил акт и увез тело…

Беспокойство майора нарастало. Он не выдержал и вызвал по телевизефону квартиру Березина.

На экране появился капитан Светлов. Он сообщил, что все в порядке. Было много возни с Березиным он два раза падал в обморок, уверял, что ни в чем не виноват.

Из квартиры Акимова никто не отвечал.

«Неужели кончили? Не верится…»

На столе вырастали связки бумаг, сержант быстро составлял акты… Наконец поставлена последняя подпись.

Майор поднялся, с облегчением вздохнул и сделал последние распоряжения.


И вот он уже мчится в машине по тихим предрассветным улицам Москвы.

— Скорее, товарищ Савицкий, скорее…

Водитель бросает быстрый взгляд на необычно взволнованное лицо майора, и трубный звук сирены оглашает улицы. Все машины впереди сворачивают в сторону, очищая путь бешено летящему электромобилю…

Вот наконец и этот дом. Он как будто спит безмятежно. У подъезда три словно заснувшие машины… На эскалатор!… Нет, здесь лифт… Это скорее…

Летят вниз этажи… Восьмой… девятый… десятый… одиннадцатый. Стоп!

Глухой шум из квартиры, топот ног, резкие свистящие звуки, возбужденный голос Хинского:

— Сдавайтесь, Акимов! Антонов, Серебрянский — дверь!

Под свист выстрелов майор летит сквозь ряд комнат… Еще не поздно…

На его глазах под напором двух богатырей с треском срывается с петель и рушится дверь. На миг показался ковер на полу, на нем — лежащий ничком, облитый кровью человек с пистолетом в откинутой руке. Хинский врывается в комнату. За ним стремительно, с разбегу, как тяжелый артиллерийский снаряд, который невозможно остановить, вбегает майор. Еще миг — шевельнулся пистолет в руке человека, приподнялась над ковром голова…

— Хинский, прочь!…

Тяжелый кулак майора обрушился сзади на Хинского, и молодой лейтенант отлетел в сторону.

Но пистолет уже поднят с пола, страшный кровавый глаз взметнулся со злобой и ненавистью. Раздался пронзительный свист…

Прикрыв лицо вскинутыми вверх руками и словно споткнувшись на бегу обо что-то невидимое, майор рухнул на пол, стремительно перевернулся, вздрогнул, вытянулся и замер…

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ

ОТКРЫТИЕ ТРАССЫ

«Котовский» радировал, что погода стоит прекрасная, что он уходит и сердечно поздравляет с предстоящим торжеством.

Выключив аппарат и разгладив седые усы, Гуревич, начальник строительства шахты номер три, подвинул к себе стопку газет, привезенных тем же «Котовским» еще два дня назад. В хлопотах погрузки некогда было заняться ими. Теперь можно спокойно сесть в удобное, глубокое кресло, подтянуться так, чтобы захрустели старые косточки, закурить трубку и развернуть первый лист.

Гуревич погрузился в чтение. За два года, пробежавшие после известных нам событий, он мало изменился. Все та же плотная фигура, круглая седая борода, прокуренные жгуты седых усов, черные костистые брови над молодыми глазами.

Вместо прежних уютных комнат в коттедже подводного поселка в распоряжении начальника строительства шахты осталась лишь крохотная комнатушка в порт-тоннеле. Она теперь служила Гуревичу и кабинетом и спальней, а иногда и столовой. Небольшое число оставшихся работников шахты также размещалось в порт-тоннеле — либо в таких же клетушках, либо просто на нарах в общежитии.

За прозрачной стеной порт-тоннеля, раньше выходившей в поселок, простиралось изрытое морское дно. В неподвижной светло-зеленой, как будто стеклянной толще воды, пронизанной светом фонарей, поднимался высокий каркас свода да кое-где остатки его стен. Ни коттеджей, ни надшахтных зданий, ни центральной башни уже не было. Виднелся лишь огромный плоский круг из квадратных плит. От него во все стороны лучеобразно расходились сверкающие полосы рельсов. У остатков свода светились люди в скафандрах, горели, угасали и вновь вспыхивали огни. Высокие краны приподнимали отдельные стенные пластины, отводили их в сторону и складывали в штабели. Между ребрами каркаса люди укладывали теперь поперечные перекладины, образующие нечто вроде гигантской сетчатой шапки над кругом из плит. По протянутым тросам со дна то и дело поднимались со связками этих перекладин воздушные грузовые шары.

145